В то время, когда я учился в Астраханском мединституте, это была середина 80-ых гг, в моем понимании, да и моих друзей, офтальмолог - это был дедушка в виде доктора Айболита, который сидит у таблички и подбирает стеклышки. Вот на этом офтальмология и заканчивалась. Да и курс офтальмологии в институте занимал где-то порядка недели и проникнуть в эту науку было нельзя. Я занимался в кружке по неврологии, собирался быть неврологом, и возможно, нейрохирургия меня интересовала.
В 1987г. после 5 курса на каникулах я оказался в Москве, в институте Микрохирургии глаза, в институте Фёдорова, где проходил 2 Международный симпозиум по хирургии катаракты и имплантации искусственного хрусталика. Мне удалось попасть на этот симпозиум, вход был свободный, и то, что я увидел перевернуло мои представления не только об офтальмологии, но и пределах хирургических возможностей человека. Во-первых, была прямая трансляция, то что мы сейчас называем «живая хирургия», вот ее я впервые увидел в 1987 г., когда была прямая трансляция с микроскопов, установленных в операционной, непосредственно в зал заседаний. Фёдоров сам вел заседание, был постоянный контакт через наушники с оперирующими хирургами, переходили с русского на английский и т.д. В это же время в Советском Союзе был самолет-операционная Орбис, была такая американская программа, и в этом самолете тоже проводились операции, которые записывались, скажем, с утра, и после обеда хирурги представляли свои операции, с комментариями, живыми обсуждениями, и я тогда увидел столпов офтальмохирургии, как доктор Пирс. Мы и сейчас, сейчас это уже прошло, раньше шили катаракту швом «по Пирсу». Мое поколение его еще помнит, я видел его живым. И конечно, я видел хирургов федоровской школы — Зуева. Я увидел, как оперирует Пивоваров, и тот азарт, та гордость, та харизма, которую излучал Святослав Николаевич, просто завораживала. Симпозиум шел 4 дня, и за 4 дня у меня совершенно перевернулось понимание, кем я хочу быть и что я хочу делать в жизни. И мне повезло, что в следующем году, когда я заканчивал институт, открывался Калужский филиал, и я распределился на Калугу. Вот так вот за 4 дня совершенно поменялась моя судьба.
Я ни разу в жизни не пожалел об этом решении, наоборот я благодарен, что тогда впервые судьба свела меня с живым Фёдоровым и его делом. Я, конечно, читал и заметки о нем, книги, книг не было тогда, газеты в основном, но вот первая встреча оказалась такой решающей. Я думаю, что те люди, которые пришли в филиал, это таким же образом абсолютно поменяло их судьбу. Потому что, во-первых, люди стали профессионалами, во-вторых, они работают в достойном месте, они хорошо зарабатывают, ведь уровень зарплаты — это элемент самоуважения человека. А потом, понимание, что ты делаешь дело, которое нужно многим. За эти годы в Тамбовском филиале мы прооперировали около 310 тыс. пациентов. Ведь это же гордость, это же человек по-другому себя воспринимает!
У меня было и личное общение с Фёдоровым, это было в операционной. Я был в Москве на курсах повышения квалификации. И попросился с одним из хирургов в операционную. Вдруг дверь открылась, заходит Фёдоров, у него следующая операция и он так: «Ты кто?» Я сказал, что молодой врач Калужского филиала, он задал несколько вопросов о филиале, чего интересного? Он очень непосредственно общался. Казалось бы какая пропасть между мной - врачом первого-второго года и Святославом Николаевичем, который возглавляет клинику. Абсолютно спокойное общение, без всякого снобизма, и стремления донести до тебя свои взгляды. Мы разговаривали не только о хирургии, он делал 2 или 3 операции, но мы успели поговорить и об экономике, о том, как ты должен развиваться. Он сразу с любым человеком, по-моему, закладывал перспективу движения вперед. Вот это было удивительно. Это была первая встреча. У меня было не так много личных встреч с Фёдоровым. Мы встречались на курсах как-то, на ученых советах в институте.
На всю жизнь вот осталось.
Конечно, Фёдоров как бы незримо присутствует, некоторые моменты вспоминаем, ведь он и был в Тамбовском филиале, и многие сотрудники лично с ним встречались, потому что в Москве сложно было встретиться, институт большой, не то, что встретиться, переговорить сложно было. Контакт в филиале он более тесный, поскольку вокруг меньше народу, человек приезжает именно чтобы пообщаться с коллективом, посмотреть что и как. И вот то свое зерно, понимание жизни, он, конечно, заронил во многих сотрудниках. Собственно говоря, из таких людей, которые приняли это, считают своим, из них и вырастают и лидеры, и прекрасные хирурги, медсестры, персонал, который болеет за свой филиал.
У него много было свершений, достижений. Но все-таки я считаю, главное - это рефракционная хирургия. В общем-то рефракционная хирургия началась с Фёдорова. Ведь до этого были попытки коррекции рефракции, успешные и не очень, но хирурги считали это, уж извините, побочным занятием. Основная задача была - сложная хирургия, сложные патологии, а для рефракционной хирургии нужна другая психология врача. Рефракционная хирургия проводится на достаточно функционально хорошем глазу, т. е. совершенно другая психология, и там неуспех — уже совершенно другим измеряется. Это приходят люди с другим пониманием. Вот что ввел Фёдоров. Дозированность и предсказуемость. Не ввел, разработал. Передняя радиальная дозированная кератотомия, которая позволяла и эффективно и безопасно и достаточно предсказуемо по тем временам, конечно, сейчас методы более безопасные, предсказуемые, ну сколько лет прошло. Но в те времена это был метод, которым прооперировали миллионы человек с хорошим результатом. И это переменило психологию хирургов.